филиппа в поиске:

— the witcher —

прототип: на выбор;
triss merigold [трисс меригольд]
молодая чародейка, в прошлом была частью Ложи, сейчас же занимается спасением жизней колдунов, преследуемых Радовидом

четырнадцатая с холма — прошлое тебе отзывается изощренными переплетениями шрамов на хрупкой груди, тонкие пальцы цепко хватаются за каждую пуговицу, одну за другой подбирающихся к самому подбородку. никто не увидит и колкого взгляда не бросит — эта боль лишь твоя, личная, собственная, гниющая под грубою тканью ворота, разлагающаяся на ломкой ткани внутренней стороны ребер. ты чувствуешь, как ожоги сжимают тебя в горящую клетку, не давая дышать во все легкие — во снах являются крики пронзительные тех, что оставили свои жизни под содденом.

ты опускаешься на колени и кричишь им в унисон — ты, четырнадцатая с холма, застрявшая между мертвыми и живыми, глядящая костлявой прямо в глаза; чувствуешь холод ее и дрожишь.

волосы твои — россыпь каштанов на шелковых простынях, талия — изогнутая тонкая линия. ты выглядишь ломкой такой, нежной и ветреной, мелькающим по полу из окна в дверь сквозняком, а на деле же — яркое пламя, бушующее неустанно, и глаза твои так же горят. в душе твоей — великая сила; в душе твоей — израненная ревущая девочка, страхом парализованная, землю глотающая, ломающая кости в попытке от себя же удрать. переступи, вычеркни, из памяти ее выжги.
ты мечешься беспокойною птичкой внутри клетки, построенной своими руками — и прутья у нее все в шипах.

улыбнись же, давай, меригольд, ты ведь так заразительно, черт подери, хохочешь.

---

дополнительно:

все, что ты прочитала выше — набор абстрактных предложений, по моему мнению близких к мироощущению меригольд, написанных лишь бы выродить заявку и дать понять, что ты мне, милочка, интересна и дико нужна; интерпретация персонажа, по сути, полностью на твоих плечах и я тебя здесь почти не стесняю. что же насчет этого самого «почти» — по книгам ее характер улавливается вполне четко, и я была бы предельно счастлива, если бы ты более ориентировалась в их сторону, нежели на игры [потому что будем честны - трисс в плане каноничности они потрепали больше всего]. в принципе... это все из так называемых требований.

при всей своей привычке не сдерживать диктаторские замашки здесь все же смогу поумерить пыл и скажу сразу — ни к чему не принуждаю, готова многое обсуждать и выслушивать [переговоры — далеко не слабая моя сторона]. да, мечтаю о стекле, да, интересует очень сломанный пейринг, да, я люблю трисс очень странною любовью, но чего определенно не хочу — пряностей, ведь места здесь ей просто не будет. мы с тобой взрослые женщины как-никак, у каждой свои цели, амбиции, грустное прошлое [смотрю в сторону одного ведьмака немытого], так что все будет скорее грустно, нежели как-либо еще. но почему бы и нет?

в любом случае, даже при полном отказе от чего-то подобного я лицо сохраню и не буду стараться тебя убить.
жду тебя в ложе, жду тебя после ее развала, жду тебя среди нас такую красивую при любых раскладах.

пример игры;

и чтоб переродиться богом, огонь найдя в других,
клянись любой ценой хранить зеницы ока.
и прими с гордостью,
что ты теперь и есть то чудо света для чудовищ темноты.

---

храм огня, как замкнутая история о бесконечной фальши, где троны стоически возвышаются на костях безымянных, чьи лица давно предательски позабыты – по итогу их существование оказалось лишь блеклой тенью от настоящей жизни – героев по миру целые армии и каждому сдавшемуся всегда найдется замена, что будет сильнее, что пройдет дальше, что убьет больше – что забудется так же быстро; смиренно на возведенный посмертный престол воссядут лишь те, кто осознает истинную цену пролитой ими крови. здесь все говорят о манящей из-за горизонта великой цели, в которую веры никакой не имеют – но правда кроется там, откуда доносится хриплый отчаянный смех, там, куда языки пламени костра не дотягиваются, где сыро, промозгло, где стоит вечный мрак, там, где камни заменили кров и постель.
истина невероятно проста;
храм огня, как история о подлинном фарисействе – вера рабов в их непреодолимый животный страх и забвение в собственной бездне.

это место называют домом – пристанищем – но оно не более чем свалка угасающих душ.

хранительница – тряпичная кукла, пустая и слабая, рабыня нескончаемых циклов, одноразовая и хрупкая до пробирающего под кожей холодного омерзения; юрия непроизвольно морщит свой нос, как только до ушей доносится ее тонкий овечий голосок, затравленный, послушный, мягкий, заходящийся в иступленной молитве, эхом отскакивающей от замшелых стен. она – расходный материал, и жалости особой даже не вызывает; лишь сводящее скулы непреодолимое раздражение.

- добро пожаловать, - невинно, едва уловимо краешком уха, безжизненно выпалено в пустоту.
юрия непроизвольно сжимает тонкие пальцы в кулак – хруст раздается в такт потрескиванию неугасающего костра.

[indent] ххх

лотрик – королевство, бесцеремонно вросшее своими изгнившими корнями там, где сходятся земли повелителей пепла – вновь содрогается; колокол издает свой надрывный стон.
говорят, что когда огню угрожает опасность, когда он становится тусклым, когда тени сводятся в его личный посмертный круг, то повелители пепла должны вновь вернуться на положенный им престол; колокол своим звоном рвет картину реальности искуснее матерого мясника.
ведь в действительности тронный зал останется пустовать;
и негорящие восстанут.

пилигримы затихли и сердца их бьются на два такта реже – они покорно внимают; пилигримы ощущают предстоящее даже на кончиках пальцев, ведь мир этот предательски – для мертвых богов – затухает, а значит, что предсказание первородного змея грядет. слезы немого, неосязаемого облегчения катятся по их иссохшим от ветра щекам в предвкушении явления темного повелителя, что дарует долгожданную, отвоеванную кровью свободу; повелителя, что оборвет их нескончаемый путь за горизонт. воздух вибрирует под собственной тяжестью, откликаясь на языке вкусом железа – пилигримы ликуют, ведь до цели осталось всего-то пару шагов.
пару – ведь это совершенно несложно.
почему же тогда так предательски тянет к земле?

в клубах пыли покоятся те, кто свой долг не исполнил,
да упокоятся их тревожные души.

[indent] ххх

- йоэль, мой дорогой друг, - охрипший голос клинком рассекает воцарившуюся тишину, - я… не успела, - движением мягким юрия снимает перчатку и заботливо опускает иссушенные веки на пустые глаза; глаза, в коих застыло небывалое доныне умиротворение. ты выполнил свой нелегкий долг, мой приятель, и каждый из нас до последнего вздоха будет нести к тебе благодарность, - взгляд иступленный, потерянный, - мне будет тебя не хватать.

юрия себе когда-то посмела дать обещание, что личное – потаенное, устыженное, темное и пожирающее изнутри – будет заперто на сотни замков. она обязалась непреклонно молчать каждый раз, когда эмоции вероломно брали верх над трезвым рассудком, но трудно отринуть самое человеческое, что несешь, словно бремя, изо дня в день – невозможно противостоять мирским привязанностям, кои могут позволить лишь те, кому посчастливилось не утратить самих же себя. при всей необъятной цели, что преследовала черная церковь, женщина таила в себе желание уберечь так же тех, кто был близок ее сердцу, отчего каждый жестокий выбор оставлял на нем все более глубокие шрамы; каждая смерть – новый яркий рубец. многие, кого она отправляла в далекий путь с важной миссией, не возвращались, они таяли на задворках утраченного, становясь лишь серым воспоминанием, с каждым новым днем превращающимся в труху – но лишь некоторые из них будут бледными неуловимыми тенями следовать за ней до самого смертного одра.
те, чьи голоса назойливо беснуются в голове.

[indent] ххх

вести о приближающемся конце очередного доводящего до тошноты цикла разносятся быстрее заразы – все, кого еще не покинула способность здраво мыслить, впадают в легкую степень безумия, возбужденности, безрассудства; лондор же пирует на их костях. в этом мире главным залогом выживания всегда была сила – сила равна огню – то, в чьих он руках, знаменует сторону победивших; казалось бы, все просто, насколько вообще могло быть возможным. и правда – казалось бы – если ты недальновидный дурак. ведь заиметь силу не равно тому, чтобы ее удержать; в моменты наибольшего своего могущества ты уязвимее новорожденного младенца с нарисованной яркой целью на своей незащищенной спине.
и юрия, глядя на изошедший трещинами когда-то такой неприступный иритилл холодной долины, это понимала прекрасно.

сотрудничество с понтификом по понятным причинам являлось уже невозможным, жрица с самого начала осознавала, что он не был достойным взять главенство над людьми, но и своего упускать точно не собирался; сухой расчет расставил все по своим местам – их мнимые вселенные настолько похожи, что не могут сосуществовать в одной плоскости. каждый из этих вшивых союзников изначально был доверху полон лжи – каждый из них ясно осознавал, что противоположная сторона и яйца выеденного не стоит ровно, как и тот, кто из зеркала на них исподлобья смотрит; сгнивший со своей головы союз изжил свое, и ныне же каждый был сам по себе – колокол упорно надрывал барабанные перепонки своим оглушительным звоном.
шахматная партия продолжалась; пару белых фигур обращены были в пыль.

единственным гарантом успеха являлось рождение темного повелителя, что поведет лондор за собой в эру людей; того, кто будет достойно нести возложенный на его плечи крест.
гонец впопыхах ворвался в пустой темный собор. 

[indent] ххх

из сырых коридоров храма огня послышались тяжелые, грузные шаги, прерываемые стонами нестерпимой боли; в воздухе завис тошнотворный запах железа и сырой земли. почему-то сомнений не было, что это был именно он. тот, кого так героически возвышали в глазах верующих пророчества, тот, кто в сновидениях ослеплял юрию пуще солнца – тот, кто грязный, покореженный и едва живой волочил сюда свою истерзанную в тряпки тушу, давясь багровой жидкостью так же непоэтично, как умирающая скотина. никакой романтики и величия – лишь грязь, пот и кровь.

идеально, йоэль, - без иронии.

им нужен был не король – им необходим завоеватель.

- можешь не беспокоиться, я здесь не за тем, чтобы навредить, негорящий, - она сделала медленный шаг навстречу пробивающимся лучам света, дабы выбраться из объятий непроглядных теней, - меня зовут юрия, я близкая подруга йоэля. благодаря тебе его душа нашла долгожданный покой, позволь выразить за это свою глубочайшую признательность, - кивая, - повелитель. он был мне невероятно дорог.

пауза. изучающий взгляд негорящего можно было ощутить чуть ли не физически – он следовал по телу жрицы едва уловимым покалыванием, видимо, в поисках предполагаемых угроз; недоверие – к ней, к выроненным ею словам, к самому же себе, затуманенному болью рассудку. но юрия знала точно – можно было вздохнуть с облегчением (в какой-то степени), ведь  атаковать он определенно не собирался, да и… не мог.

- ты ведь тот, кто несет темную метку, не так ли? полагаю, мой добрый друг немало поведал тебе о том, что тебя ждет, - сдержанная улыбка под маской, - что нас ждет. но прежде, - медленно делая шаг навстречу, юрия присела рядом с мужчиной на колени, - позволь, я тебе помогу.

аккуратно откупорив флягу с водой, женщина оголенными руками начала омывать окровавленное лицо – такое измученное, израненное, с въевшейся в кожу пылью, многое повидавшее, изрисованное темными кругами зияющих ссадин – но глаза его были пусты; негорящий почти все позабыл и вряд ли уже хоть немного знал того, кто был в его отражении.

- спокойно, - хриплый смешок, - присядь. я постараюсь… не сделать больно.

- тебе внушили, что твоя жизнь тебе не принадлежит, но ничего не сказали о том, зачем ты делаешь то, что якобы должно, - нежно проведя кончиками пальцев по волосам, начала она, - у тебя выкрали самое ценное – воспоминания. ты потерян, дорогой повелитель, разве не так? тебя тошнит от того, что ты не понимаешь мельтешащей перед глазами цели, ведь, - усталый вздох, - она ложная. они сделали тебя марионеткой в своих руках, но помни, что у тебя всегда есть выбор. и если ты сделаешь верный, то я всецело отдамся тебе во служение, мой владыка.

отложив флягу, юрия плавными движениями поднесла руки к своей голове и сняла тяжелую черную маску, дабы взглянуть негорящему прямо в глаза.

- но прежде ты должен переродиться, избавившись от физических страданий, - она придвинулась ближе, чтобы переходящий на шепот голос было отчетливо слышно, - и когда это произойдет, то я буду преданно ждать тебя здесь, готовая ответить на любые вопросы. и помни, повелитель, - ее кинжал резким движением впился мужчине прямо в горло, отчего тот сразу обмяк, - сквозь боль ты постигаешь истинную силу.

на ее руках остались лишь следы углей.

Движения медленные, заторможенные; реакции хуже номинально существующих человеческих. Джонни думает, что не успеет, -
и не успевает.

Когти длиной с мужскую ладонь взрезают брюхо что твоим Нуаду, вываливающийся кишечник, цепляясь, повисает на медвежьей лапе. Рывок - и бывшее только что единым целым уже бодро раскачивается по частям где-то в районе колен, щедро оттяпанный кусок с тошнотворным звуком шлепается рядом.
Дальше, он знает, тысячефунтовая махина зайдет с тыла и перебьет позвоночник (сам поступил бы точно так же), и насколько может проворно разворачивается на сто восемьдесят. Кишки описывают полукруг и бьют по ногам. Отмечает (…мать, не хватало еще повиснуть и посыпаться пиньятой), но не отвлекается: из вспоротого живота хлещет кровь, не отключается Син только благодаря адреналину, да и тот перестанет действовать с минуты на минуту.
В рукопашном шанс всего один: на кровоизлияние, а это значит, что потребуются все оставшиеся си… пригвождающий его к земле гриззли победно ревет. Когти входят в плечи, из пасти идет смрад, с клыков капает слюна. Смотря в раззявленный медвежий рот, Джонни думает о том, что личная гигиена все-таки чертовски важна, и еще немного - что сейчас эта зловонная тварь отожрет ему лицо, а оно ему, в общем-то, нравилось. Он чувствует, как смердящее дыхание становится жарче, ближе, видит, как раскрываются шире мощные челюсти, -
и вздрогнув, просыпается.

Часы утверждают, мерзкое пронзительное пиликанье усердствует продолбить мозг на протяжении долгих пятнадцати минут. Обычно Син реагирует на первое. Сегодня - исключительно на грянувший из колонок индастриал-метал.
Тянется выключить будильник, однако неожиданно резко останавливается: острая боль прошивает живот и плечи, по грудной клетке протягивается интенсивная тупая. Делая судорожный вдох сквозь стиснутые зубы, дает себе секунду на привыкание и только сейчас замечает на постельном белье кровь. Такой объем крови, будто тело осушили. Это его? Откуда?
Откинутое одеяло ясности не прибавляет: освежеванными гадюками разметанные по кровати наружности извиваются жирными знаками вопроса. Мозг работает лихорадочно, энергично стрекочет пулеметной очередью: «Кто? Когда? Зачем? Почему не проснулся? Опоили? Накачали? Где? Когда? Как проникли? Еще здесь?». Оценивая общее состояние (сдохнет так сдохнет, на все воля Божья, но без хорошей компании в загробный мир однозначно не отправится), он прислушивается к себе и положению в лофте - не ощущает ни магии, ни запаха, ни чужого присутствия. Ушли.
Самое время запихать кишки обратно и восславить безвестных джоннипроизводителей, что уродился перевертышем (сиротство - совсем уж несерьезный повод унижать себя неучтивостью).

Идея тренироваться с едва прихваченной по краям дырой в брюхе, чуть прикрытой криво-косо сделанной перевязкой, суть (будем честны) откровенно хреновая, однако в радужном свете перспективы повторного нападения она - оп! - и уже играет новыми, совсем не такими абсурдными теперь красками: осознавать предел текущих возможностей весьма, знаете ли, полезно. Сохранению головы на плечах (а внутренностей, что характерно, внутри) способствует магическим просто-таки образом.
Вопреки каждому обнюханному углу (в прямом смысле «каждому», в прямом смысле «обнюханному»), ни одного незнакомого запаха Джонни так и не обнаруживает (про следы взлома и проникновения упоминать даже нелепо) и до сих пор знать не знает, ведать не ведает, кто это такое, что это такое, блядь, было (и чего следует ожидать в дальнейшем).
Блядь. Блядь, блядь, блядь, блядь.
Не «безопасник» Шлезингер, которого обошел в прошлом месяце с поимкой набедокурившего при Дворе диаблериста, в самом же деле, отомстить решил. Напрочь никчемный, само собою, товарищ, но не совсем ведь отбитый. Родственники отступников, может? Йей, веселье. Вычислять одного-единственного занятие, без сомнения, увлекательное.
- «Сина» достаточно, - подхваченным со скамьи полотенцем утирает лицо. - В официальной обстановке лучше «инквизитор», в неофициальной и прозвища хватит, - руку, немного подумав, не подает, вместо того кивает. - Не призыв к фамильярности, только в критической ситуации сэкономит время.
Время, вот именно. Недурно бы за ним последить, раз уж ожидаешь прибытия новой коллеги: семь потов, там, с себя смыть, в цивильное облачиться, на иного приличного похожим стать - вот это вот все. Заранее.
- И часто вы делаете фривольные предложения старшим по званию, стажер? - осознанно искажая смысл ее слов, отвечает уже от двери в душевые, на ходу привычно разматывая кумпур.
На женщину перед собой смотрит спокойно, ровно, не думая даже флиртовать: его интересует реакция, уж точно способная рассказать о «подкидыше» чутка́ поболее, чем глава инквизиции, ограничившийся исчерпывающим «Развлеки ее как-нибудь».
…И у Джонни, право слово, нет абсолютно никаких причин относиться к начальству как-либо иначе, чем нейтрально-уважительно (таки любовью к пошитым на заказ костюмам отличаются они оба, и Брекенридж банально не успел еще подвести никого под монастырь), но… «Развлеки ее как-нибудь»?! Серьезно? В караоке он ее повести, что ли, должен? Впавшего в анабиоз вампира палочкой дать потыкать? В яму хаоситов визит невежливости организовать? Уточняли бы хоть, господин главный инквизитор, общий вектор и границы допустимого, а то мало ли чьей там дочкой она в итоге окажется.
- Спасибо, с задачей «спинку потереть» я и сам вполне себе справлюсь, - договаривает, уже скрываясь за дверью: - Я ненадолго, десять минут.
Висящее на предплечье полотенце кое-как скрывает расплывающееся на одежде кровавое пятно.

Из душа выходит по пояс гол. Правой рукой прижимает к животу бесповоротно испорченную футболку, в левой несет аптечку. Впервые опускаясь взглядом ниже уровня глаз, отмечает юбочку, причесочку, каблучки, ноготки - удовлетворенно кивает: «Годится».
- Расшивателем пользоваться умеете? - пропитанные водой и кровью, предсказуемо сбившиеся бинты срезает сам. - Нужно залатать и сделать перевязку.
Несмотря на то, что кишечник преимущественно регенерировал еще утром, Джонни попросту не хватает уровня до того, чтобы рана затянулась быстрее. Для ускорения процесса нужна еда, сила (в идеале - охота), но есть до полного восстановления - хотя бы - мышц и сухожилий категорически невозможно.
- Уловка 22, - хмыкает он, настраиваясь на очередную пытку, еще и усиливаемую, вероятно, неумелым обращением, но не в медблок же, ей-богу, идти. Перевертышу не пристало, да и понять, из чего сделана его сегодняшняя подопечная, и куда с ней такой потом соваться, тоже было бы неплохо.
«И чья же ты вся такая важная, что аж личного массовика-затейника к выпуску подогнали», - задумчиво потянувшись определить уровень, Джонни сталкивается с нечитабельностью. Более того: расу определить не может. Силу чувствует, сила никуда не девается, но все остальное - как белилами плеснули.
Неужели из-за ранения? Или от голода?
Есть… нет, не есть - жрать. Жрать меж тем хочется невыносимо - регенерация отнимает максимум возможного, так что даже субтильная новая знакомая начинает пахнуть исключительно аппетитно.

Постарайся не думать об этом.

Я убила человека.

Выстрелила.

Постарайся не думать об этом.

У меня ведь не было выбора...

__Не было?
________Не было?
_____________Не было?
___________________НЕ БЫЛО

Запястья ноют. Разодраны. Верёвки были тугими. Во рту до сих пор привкус крови. Чужой.

У МЕНЯ НЕ БЫЛО ВЫБОРА.

Если бы я не сумела вырваться, если бы не схватилась за пистолет, если бы он одержал верх… Если бы… Если бы… Он хотел… Хотел меня… Меня… Хватит. Хватит, Лара, кому от пережёвывания этих событий станет легче? Тебе? Может быть, это поможет добраться до Ротта и остальных? Найти Аманду или Сэм?

Постарайся не думать об этом.

Лес в огне. Весь мир в огне. Всё опалено ржавым цветом безумия и смерти. Я понятия не имею, куда идти. Понятия не имею, куда бежать. Конрад выходил со мной на связь по рации. Всё, что ему удалось выдавить из себя на моё признание в убийстве: “Это всегда нелегко”. Не знаю, чего я ждала. Не знаю, чего я в принципе жду.

Постарайся не думать об этом.

Постарайся ни о чём не думать. Сосредоточься на цели.

“Главное помнить, что нужно идти дальше”.

Нужно. Идти. Дальше.

Холодное жёлтое солнце слепит глаза. Оно не греет и ничего не меняет. Оно просто есть.

Как и всё на этом острове.

Я жду, что скоро открою глаза и кошмар закончится. Я очнусь в своей каюте, в ледяном поту, c криком. Сэмми постучит кулачком по иллюминатору с палубы. Спросит, всё ли со мной в порядке. Аманда заглянет в каюту из коридора Эндьюранса, посмотрит неодобрительно и взволнованно. Я постараюсь всё замять или натянуто отшутиться. Полдня прохожу в полусознательном состоянии, объявив команде о смене своего решения. Эми меня поддержит. Она говорила, что у неё дурное предчувствие насчёт всей этой “авантюры”. Ей я смогу объяснить. С ней смогу поделиться.

Открываю и закрываю глаза. Натыкаюсь на камни, пули, щебень. Не чувствую разбитых ног, стараюсь не смотреть на свои руки с переломанными ногтями, изорванными запястьями, испещрёнными свежими саднящими шрамами плечами. Открываю и закрываю глаза.

Кошмар продолжается.

Постарайся не думать об этом.

Команда корабля… Весь экипаж… Моряки, покорившие не одну бурю… Спутались с амбициозной девкой и погибли. Их забрало не море. Их убивали, словно собак…

Я карабкаюсь вверх, вбок, лезу куда-то по камням и скалам, протискиваясь между древними изломами, и единственная “страховка” здесь — покоцаный ледоруб, да мои собственные руки.

Пуля такой ли плохой выход здесь? На этом Острове в Невестьгде? Знаки поклонения Богине Солнца, кладбище кораблей на побережье, древние письма — всё указывает на попадание в яблочко, на то, что мы действительно нашли Яматай, это открытие — археологический прорыв. В этом Уитмен был прав, мы обнаружили своеобразную Атлантиду, затерянный мир, вот только радости доктора мне не разделить. Возможно, не сдай Уитмен оружие тогда… возможно я бы не… возможно меня бы не… Хватит. Довольно. От этих мыслей никому не лучше, Лара. Никому… я начинаю сходить с ума, разговаривая сама с собой полушепотом, продвигаясь вперёд через грязь, дерьмо и древние руины чего-то мало похожего на постройки периода Яёй.

Меня могли убить, могли сделать и что похуже, намного хуже. С нами всеми. С Самантой, с Амандой… Аманда… Сэмми… Господи… Последний раз я видела Сэм с тем человеком… Матиасом… Мне не захотелось пожимать его руку, подобные любезности здесь вообще походят на издёвку в чистом виде.  Сэмми бы сказала, что у меня паранойя, и это я ненормальная, забывающая о светских приличиях после четырёх часов в “непредвиденных обстоятельствах”, я бы назвала рукопожатие сумасшествием на фоне этого океана насилия. А потом я позволила себе отключиться, позволила себе поверить в иллюзию безопасности, пока Сэм была рядом. Такая же, как и всегда. Улыбчивая и жизнерадостная болтушка… От костра исходило тепло, Сэм говорила о богине Солнца и, если закрыть глаза, если только прикрыть глаза — мы словно бы и не переживали всех этих ужасных событий, словно бы не тонули в веренице собственных вынужденных зверств.

Открываю и закрываю глаза. Кошмар продолжается.

Господи, надеюсь она жива. Господи… Надеюсь он не причинил ей вреда. Господи…

Нервно потирая шею, приостанавливаюсь на пару мгновений и прислушиваюсь к чудовищно-тихому потрескиванию ночного леса. Руки дрожат. На драном запястье мои любимые часы и браслет Эверт. Я нашла его там, в пещере, рядом с… рядом с распятой Стефани…Что ты, чёрт подери, развела, Лара? Соберись, Крофт.

Постарайся не думать об этом.

Сколько времени прошло с момента катастрофы? Пять часов? Десять? День? Ощущение такое, словно не одна вечность. Продираясь через очередной подлесок, балансирую на грани, чтобы вновь не приняться продираться и сквозь мысли. Возможно это — всего лишь попытка замещения, психологический манёвр подсознания, вариация побега. Но куда я бегу? От физического животного ужаса вечернего леса, пестрящего звуками, к моральным дилеммам и цветущему помешательству в разбитом рассудке?

Постарайся не думать об этом. Хватит стараться. Не думай об этом, Крофт.

Я иду, пока ноги могут идти. Всё образуется. Нужно повторять себе это чаще. Ротт что-нибудь придумает. Всегда придумывал. У него всё под контролем. Он знает, что делать. Мы встретимся у него все вместе, найдём девочек, может быть Сэмми и Эми уже опередили меня. Может быть, они все уже просто сидят там, рядом с Конрадом. Иона умело готовит что-то из свежей дичи, Рейес ворчит, Гримм рассказывает одну из своих морских баек, а Алекс невпопад шутит, что не ловит wi-fi или типа того…

Постарайся думать об этом.

Я выжила только потому, что… потому что Ротт брал меня с собой в экспедиции. Все эти многочисленные походы, стрелковые кружки, он словно готовил меня к чему-то подобному. Словно знал, куда рано или поздно приведёт моё желание продолжать поиски. Установка палаток и разведение костров — ничто, по сравнению с происходящим здесь и сейчас. Походы были… пустым звуком. Это даже не легчайший уровень в видеоигре, это — детская шалость. Детская шалость, благодаря которой в этом аду на Земле я всё ещё дышу и передвигаюсь.

Стемнело. Резко пошёл дождь. Словно переключателем щёлкнули. Капли странно покалывают оголённые участки тела. Я одновременно тону, задыхаясь в ощущениях и не чувствую уже ничего. Я ничего не чувствую. Так мне кажется. Так мне хочется думать. Нужно идти дальше.

I tried so hard and got so far, but in the end It doesn’t even matter... I had to fall to lose it all, but in the end it doesn’t even matter

Кошмар продолжается.

Ротт ранен, группа выживших по-прежнему разделена, ни Сэм, ни Аманды с ним не было, но если от Эверт с момента крушения не было ничего слышно, то от Саманты было. Были крики о помощи по рации и истерические всхлипы где-то по ту сторону сети… Мне не хватило бы и всех слов мира, чтобы описать ту жгучую агонию ненависти, клокочущую внутри, смешанную с отчаянием. По дерьму, грязи, оторванным чужим конечностям, сквозь пепел и смрад смерти я продираюсь по бесконечной коричнево-серой мещанине трущоб в сторону дворца. Поперёк пересохшего горла перманентно застревает медный кровавый привкус. Мне кажется, что я уже давно мертва и все мои движения здесь — лишь жалкие попытки пробиться через адское пекло, но вместо того, чтобы выбираться наружу я лишь перескакиваю с одного круга на следующий, углубляясь.

Чувствуют ли мёртвые боль? В аду, полагаю, да.

Кровавая пелена сходит после прижигания раны в разорванном вертолёте на отшибе, я не нахожу в себе сил оборачиваться до сих пор и не потому, что большая часть моих боеприпасов исчезла в очередной мясорубке, а потому что не могу поверить, что выжила после падения с парашютом. Не могу поверить, что выжила. Нет времени думать об этом.

Патроны закончились ещё до падения с неба. В колчане болтается 2 последних стрелы. Найти подходящие ветки и изготовить хотя бы деревянные. Делаю очередной шаг, битое стекло издаёт хруст под подошвой, приостанавливаюсь, в отдалении раздаётся стон и звук удара.

Затем выкрик:

—Бойкая, сука!

Присев, тут же кидаюсь к ближайшему ящику, как к укрытию и выглядываю не сразу, удостоверившись на слух, что звуки борьбы продолжаются и мне удалось остаться незамеченной. В трёх метрах ниже по склону девушка предпринимает отчаянную попытку противостоять двум братьям солнца. Девушка — Аманда.

Я действую быстрее, чем формулирую мысли.

Тетива натянута, лук развёрнут боком, они топчутся по грязи пытаясь задеть друг друга.

Первый “брат” выхватывает пистолет и наставляет его на Аманду. Она замирает, словно лань в свете фар грузовика. Второй заносит руку для замаха-удара. У меня есть мгновение этого стоп-кадра. Выстрел. Первая стрела бесшумно срывается в цель. Остриё вонзается в голову, в воздух вбрызгивает струйка мозгов. Один из братьев Солнца падает замертво.

Второй оборачивается рывком и одновременно подаётся к Аманде, хватает её за шею, дёргает в свою сторону, пистолет всё ещё у него в руках. Он пытается что-то выкрикнуть. Стреляю. В руку.

Я слышу его крик, перепрыгивая через коробку и скользя по мерзкой жиже вниз. Он с рёвом кидается на меня, успеваю перекатиться и схватить камень, из положения сидя наотмашь ударить его в челюсть. Взвыв от боли, он замахивается ногой и бьёт в живот, мне удаётся заблокировать первый удар, но второй обрушивается кулаком на голову, я оседаю. Картинка перед глазами начинает раздваиваться.

—Ещё одна! Ещё одна!! Ничего, блядь, вдвое больше удовольствия!

Он наседает на меня, хватает за горло, я пытаюсь сориентироваться и дать отбор, но тиски гигантских рук кажется вот-вот сломают мне шею. Я задыхаюсь в попытке сделать вдох или кашлять, он рычит, как бешеное животное и лишь сильнее падает на меня. Кровь из простреленной руки омерзительно сползает на мои ключицы.

Двоякое изображение начинает темнеть. Теряя остатки кислорода мне хочется думать о том, что Аманда сбежала, что ей удалось спастись.

Постарайся… думать… об...