Когда в голове Марии-Терезы заседает какая-либо идея, то оттуда её сложно выгнать хоть каленым железом. Она захотела научиться рисовать. Мать всю жизнь говорила, что это бесполезное занятие, отец, как всегда, поддерживал лишь мать. Сама же Мари сейчас просто подыхала от скуки в четырех стенах, а потому днем решила отправиться в ближайший молл, пока Риордан был на работе. Папины деньги все ещё позволяли ей ни в чем не нуждаться. Шоппинг успокаивает нервы, а как раз нервную систему Мария-Тереза предпочитала поддерживать в полном порядке.

Из молла Тереза выходит с новой бирюзовой юбкой свободного кроя по колено, белой маечкой к нему же, комплектом кружевного белья и пакетом из какого-то творческого магазина с альбомом, холстом, карандашами и стирками разной твердости, а также книжкой “искусство для чайников: как каракули превратить в картину”. Мари знает, что, скорее всего, забросит это дело максимум через пару месяцев, также как это получилось с попыткой в садоводство (на лужайке до сих пор растут не слишком аккуратно посаженные ирисы), и гитарой, которая пылится на чердаке. Мари как всегда плевать. Она себе может это позволить.

Семейная жизнь приобрела подобие счастья, очень условного и извращенного, но всё таки счастья. В целом, её более-менее устраивает всё происходящее. Незаконченное образование позволяет работать только в качестве фрилансера, зато это не ограничивает свободу передвижения. Уж точно не сильнее, чем это делает Штефан. Сам муж… Мари никогда особо не спрашивала каким образом он приносит деньги в семью, а когда спрашивала ответом были лишь уклончивые формулировки. Зная его характер, про себя предполагала, что ей уж точно достался какой-то црушник или из фбр… она никогда не различала эти две структуры. Тереза даже начинала строить планы на будущее, на его день рождения, осенью, она подарит ему щенка, скорее всего какого-нибудь ротвейлера, чтобы по характеру как раз ему подходил. Может быть ещё через пару лет они решатся на ребенка. Может быть тогда Мари посчитает, что всё окончательно наладилось, пришло к этой общепринятой норме: “отец, мать и мелкий спиногрыз, выкачивающий все деньги”. Она тогда окончательно себя к нему привяжет, Мария уж и не знала хорошо или плохо это было бы.
 
Ей наконец-то хочется домой, черт, да она даже может назвать это место, где они живут с Риорданом, домом. Это прогресс. Тереза паркует машину не слишком аккуратно, слегка заезжая на газон и где-то отмечая себе, что нужно сказать Штефану, чтобы он его постриг. Из багажника забирает сумки с покупками и едой из супермаркета, в который заехала по дороге, планируя сделать какую-нибудь пасту с курицей и овощами, может ещё какой-нибудь пирог. Штефан вроде ещё не разу не жаловался на её навыки готовки.

Со всей горой сумок открыть дверь получается только раза с третьего, а дома, ожидаемо, никого нет. По примерным прикидкам у Мари есть пара часов, чтобы приготовить ужин, поработать и… нет, дома всё-таки кто-то определенно был. Тереза точно помнила, что дверь в подвал была закрыта, когда уходила из дома. Она берет с вешалки зонт-трость, такое себе оружие против грабителей, а второй рукой тянется к мобильному телефону, даже особо не зная кому звонить сначала - в 911 или Штефану, - если в подвале действительно чужак. 

Мысль о том, что там что-то могло случиться с мужем, Мария-Тереза даже не рассматривает, спускаясь в подвал и крепко стискивая ручку зонта. Света практически не было, лишь пара лучиков, пробивающихся из коридора, но и они дают рассмотреть нечто (лишь спустя где-то минуту Риордан осознает что нечто это человек), подвешенное в их подвале. Нечто стонет, хрипит и всячески показывает что оно живо и не отказалось бы от помощи. Она застывает в ступоре, не представляя что делать. Всё это было похоже на плохую серию плохого хоррора. Мари их, черт подери, ненавидела.

Первая проскользнувшая мысль: “мой муж всё таки точно псих,” ведь кто бы ещё мог притащить в их подвал чертового живого человека и подвесить к потолку, как свиную тушу. Тереза даже не знает, а хочет ли она услышать объяснения Риордана. Вторая - нужно валить отсюда, как можно скорее. Желательно сразу на другой конец света, потому что у Клэр и родителей он её точно найдет, Мари точно не хочет висеть рядом с этим беднягой. Третья - нельзя быть такой тупой дурой, она попалась ему буквально на выходе из подвала.

Она тяжело дышит и не говорит ни слова. Мари не спрашивает “какого черта,” - ей страшно услышать ответ, ей не хочется последствий. В голове слова матушки: “Ты с мужем должна быть всегда вместе, одной сатаной, как пословица говорит,” - сатаной в буквальном смысле Мария-Тереза быть не хотела. В глазах - неподдельный страх, Штефан шагает навстречу, наверняка желая всё объяснить, но Риордан лишь шарахается от него назад, по направлению к лестнице в чертов подвал. 

Мария-Тереза выбрала определенно не то направление.

Позади слышится грохот. Она не успевает понять как и кто, но горло оказывается сжато чьей-то рукой (похоже того человека, что висел в подвале, но Риордан определенно этого не осознает в тот момент). Мари задыхается, дышать нечем не только от передавленного горла, но и из-за паники, она плачет, идеальными ногтями царапает то руку, схватившую её за горло, то, не попадая, собственную шею. Ей давно не было настолько страшно и вот, вновь, она не способна выдавить из себя и звука.

Она не хочет умирать, не так. Черт, Тереза вообще больше не хочет умирать. Штефан что-то рычит - Мари не слышит, она не знает откуда у него пистолет и лишь смотрит на мужа со страхом, словно умоляя спасти. Рука всё так же сжимает чертов зонт-тросточку. Вообще не думая, она бьет напавшего, что есть силы, хотя её-то очевидно немного, попадает, кажется, в пах. Хватка ослабевает буквально на секунду, но ей хватает, чтобы вырваться, на горле остаются глубокие царапины. Мария-Тереза инстинктивно припадает к земле, сжимаясь в комочек, а руками всё хватаясь за горло, плача, смазывая чертову тушь. Она не слышит ничего. Ей просто чертовски страшно-страшно-страшно.